На утро, протрезвевший, я понял, что любил ее. Я и до этого догадывался о своих чувствах, но именно на утро я осознал, что любил ее без всякого пафоса, шика, без всякой навязчивости, обязательств, я любил ее свободно и трепещуще.
И ведь ни с я кем я не чувствовал себя свободным, ни с кем я не ощущал себя настоящим, ни с кем я не обретал себя, ни с кем я не вдохновлялся, лишь с ней. Только с ней я мог вечерами у городского озера по очереди из горла распивать дешевую бутылку вина, при этом совсем не пьянея, а напротив, с каждым глотком становясь трезвее, уверенне и смелее. Только с ней с каждой минутой уединенного вечера я видел мир четче и разборчивей. Возможно, это происходило со мной из-за будоражащего тело и душу зимнего холодного воздуха, а скорее, это происходило из-за нее. Да и пьянеть могли мы только Питером, хотя, постойте... нет, она всегда оставалась в здравом уме, всегда оставалось трезвой, рассудительной, и при этом такой прелестно дурной. Ее широкая открытая улыбка располагала к себе более чем, а глаза хранили истории, мысли, думы. Взгляд был насыщенным, игривым, хитрючым, пленяющим. Но интонация.. Ммм, право, вы слышали когда-нибудь такую интонацию голоса, которая сочетала в себе строгий тон и пробивающий на смех красивый взвизг? - Полагаю, нет.
Как-то раз белой ночью мы сидели у Невы, по-прежнему разговаривая о жизненно-нужном и глупо-забавном. Ее речь текла подобна ручейку и даже паразитное слово "ну" нисколько не могло испортить ее. Она ведала свои тайны, которых не стеснялась, учила меня держать спину ровно, обладала львиной походкой, в общем, знала себе цену и всегда находила ответное острое словцо на любую издевку в ее сторону, но покинув реку и проходя мимо бара, где далеко не дурно играли джаз, она - танцовщица с десятилетним стажем, смутилась общества и не решалась со мной зайти внутрь. Я был поражен, поражен не самой ситуацией, а, скорее, ее реакцией. Ведь так очаровательно было наблюдать в этой, казалось бы, взрослой и мудрой девице ребяческое стеснение и манящую скромность. Но все-таки, даже женское смущение не смогло ее заставить устоять перед музыкой, от которой бедра и руки так яро тянулись в пляс. Мы двигались около 15 минут и, подшучивая над самими собой, покинули стиляжный кабак. А дальше, гуляя по Невскому, я дивился ее абсолютной трезвостью, мудростью, устойчивостью и соблюдению правил приличия, чего, к сожалению, не было в багаже у меня. Но когда я бродил с ней по холодно-летнему городу, я не задумывался о чувствах и мыслях, что держала моя голова, я просто был собой, а на утро, протрезвевший, я понял, что любил ее. Я и до этого догадывался о своих чувствах, но именно на утро я осознал, что любил ее без всякого пафоса, шика, без всякой навязчивости, обязательств, я любил ее свободно и трепещуще.
Комментариев нет:
Отправить комментарий